Воспоминания молодой женщины - Страница 2

Мне исполнилось 11 лет, когда Катрин заболела. Ее увезли в больницу и она к нам не вернулась. Отец несколько дней ходил мрачный и молчаливый, а однажды пришел домой пьяный. Не разуваясь, он свалился на кровать и заснул. Я с большим трудом, неумело и суетливо сняла с него пиджак. Рубашка тоже была грязная. я сняла и ее. Потом сняла с него брюки и хотела уже уйти, как обратила внимание, что белье тоже грязное и давно не стирано. Его нужно было снять, но от мысли, что он останется голый, у меня дрогнуло сердце и сладко защемило между ног. Я положила костюм на стул и подошла к кровати. Осторожно, чтобы не разбудить его, я расстегнула его нижнюю рубашку, чуть приподняв его, стянула ее к подмышкам. Запрокинув его руки вверх, стянула рубашку с туловища. Потом я тоже осторожно стянула с него трусы. Я долго стояла возле него, взирая на его большую голую "штуку" на его широкую волосатую грудь, на толстые руки и впалый живот, На ноги и вновь на его большой, безвольно поникший член. Меня мучило огромное желание потрогать этот член рукой, но я сдержалась. Захватив одежду отца, вышла на кухню. Все время пока я чистила платье, я думала о члене, представляла его в своих губах, мысленно гладила его руками. Идя из кухни к себе, я снова подошла к спящему отцу и, набравшись смелости притронулась рукой к члену. Член был холодный и приятно мягкий. Отец закричал во сне. Я испугалась и убежала к себе. Прикосновение к члену произвело на меня огромное впечатление. Я еще долго чувствовала его нежную упругую мягкость. И, возбужденная происшедшим, я долго не могла уснуть и пролежала в мечтательной полудремоте минут сорок, затем снова встала с постели. Раздетая, в одной нижней рубашке, я вошла в комнату отца. Он все еще также голый лежал поверх одеяла, и, очевидно, ему было холодно. Накрыв его простыней, я села рядом с кроватью на стул и так просидела до утра, слушая его тяжолое дыхание.

Как нарочно, целую неделю отец приходил домой трезвый. Допоздна читал лежа в постели и я, дождавшись когда он уснет гасила у него свет. Убирая, как-то комнаты, я нашла пакет с фотографиями, которые еще показывала Катрин. На этот раз я взглянула на них более осмысленно и мое воображение по картинкам создало красочные моменты жарких совокуплений. Я не удержалась, за 10 дней после смерти Катрин, доставила себе обильное удовольствие, растирая пальцами клитор.

В эту ночь у меня в первый раз пришли регулы. Если бы Катрин не рассказала мне об этом, что это такое, я бы очень испугалась. Все было так неожиданно, что я не знела, чем заткнуть это кровоточащее жерло. Ваты дома не оказалось. Через три дня регулы прошли. А через неделю я надела уже бюстгальтер. Груди были еще небольшие и торчали двумя острыми пирамидками. Поглаживая соски грудей, я не испытывала удовольствия. И теперь в моменты сладострастия я работала обеими руками. Я росла в атмосфере молчаливого своеволия. Отец со мной никогда не разговаривал, ни о чем не спрашивал, не ругал и не хвалил. Однажды я гладила его рубашку и провела по ней перегретым утюгом. Рубаха сгорела. Я испугалась, ждала ругани, но отец даже не обратил внимания. Он достал другую, одел и ушел. Постепенно я привыкла делать все, что заблагорассудится, и сама безразлично относилась к тому, что происходит вокруг.

Был случай, я собиралась в кино и гладила свое лучшее платье. Отправившись умываться, я повесила его на спинку стула у стола. Отец ужинал. Вернувшись, я увидела, что по столу разлито черничное варенье, банка валялась на полу, отец моим платьем вытирает пятна с костюма и брюк. Не скажу что мне тогда было совершенно безразлично такое отношение отца к моим вещам, но вообще эту трагедию я перенесла спокойно. Я принесла в тазу воды, бросила туда мое, безнадежно загубленное платье, и молча вымыла пол этим платьем. В кино в этот вечер я пошла в другом платье. Мальчишки за мной ухаживали, я им нравилась, но моя молчаливость их отпугивала. Побыв со мной один-два вечера, они оставляли меня, но мне, в сущности, это было безразлично.

Однажды, я поздно вечером ехала домой в трамвае. Кондуктор дремал, ко мне на площадку вошел парень. Он, видно, был пьян и плохо соображал, что делал. Обняв меня за плечи сзади, он повернул меня лицом к окну и прикрыл от посторонних своей широкой спиной. Его руки проникли под ворот платья и скользнули под бюсгальтер, стали мять грудь. Я попыталась освободиться от его обьятий, но он держал меня крепко. Так мы простояли 10 минут молча и неподвижно. Когда трамвай подошел к моему дому, я шепнула парню: "Мне сейчас выходить, пусти!". Он нехотя разжал свои руки, а я даже не взглянула на него, вышла, с безразличием к окружающим. Я стала безразлично относиться сама к себе. Меня ничего не трогало, ничего не интересовало, мне было очень скучно. Иногда меня мучила тревога, даже страх. В такие минуты я оставалась дома и жизнь мне казалась бездонной, одинокой, а я в ней крохотной песчинкой, несущейся в пропасть одинокой и слабой, и беззащитной. Жизнь была так однообразна и скучна, что не только день на день были похожи, как две капли воды, но и годы мало чем отличались друг от друга. Однажды, мне исполнилось 13 лет, отец пришел домой раньше чем обычно. Вместе с ним в комнату прошли три дюжих парня. Ни слова не говоря, они стали носить вещи. Я едва успевала укладывать мелочи, разбросанные по всем комнатам. Через два часа вещи были уложены и их куда-то увезли. Отец надел мне платье и, молча взяв за руку, вышел из опустевшего дома. У подьезда стоял новый "оппель-рекорд" черного цвета. Отец взглядом приказал мне сесть в машину, а сам сел за руль. Мы ехали через весь город. Машина остановилась у огромного дома в шикарном районе кавлбуры. Из подьезда выскочил швейцар и услужливо открыл дверцу машины. Наша новая квартира состояла из 10 комнат. Три отец отвел мне. В дальней комнате поселилась экономка. Она готовила обеды и подавала на стол. На ней лажала еще уборка квартиры. Экономку звали фрау Нильсон, ей было лет 40-45. Она была подобрана отцом в соответствии с духом нашей семьи. Это была величественная женщина с пышными каштановыми волосами, с огромным бюстом.